.../.../Мне снился… конечно, поезд, а что еще может …
Грустная
Мне снился… конечно, поезд, а что еще может сниться?
Сырая лесная помесь и кислые проводницы,
С каким-то горшком бегоний, каких-то пожиток горы,
В каком-то пустом вагоне, в какой-то невнятный город.
Конечно же, я листала роман о судьбе испанки,
Конечно же, я отстала на крошечном полустанке,
Конечно, завыли волки, в кустах заметались тигры,
Конечно, будильник звонкий, а дальше, конечно, титры…
Но страшно на самом деле — а вдруг меня там убили,
А мне через две недели встречать тебя из Сибири,
И нервно считать составы, стоять возле турникета,
А вдруг все мои суставы обглоданы страшным кем-то?
Какой-то голодной стаей, какими-то злыми львами
Ты выйдешь — а я растаю, как будто бы не бываю.
А сон не проймешь стихами, словами не залопочешь,
И вновь, затаив дыханье, ныряю, неровный почерк
воды
зарябил кругами, как будто попали камнем.
Сложи свое оригами беспомощными руками.
Мне снилось, что лет мне мало, а сколько — решайте сами,
Что я — потерявший маму ребенок в универсаме,
Кидаюсь от полки к полке, пытаюсь попасть наружу,
И всюду летят осколки, и значит, что дальше — хуже.
Я лезу наверх на ящик, в котором чаи и сласти,
Чтоб стать чуть-чуть настоящей, но грозное слышу «слазьте»,
Скитаюсь в своих потемках, и слезы из глаз всё хлещут,
И сладкие злые тетки, и пальцы за плечи — клещи.
И — снова конец спектакля, внезапный обрыв сюжета,
Изящный конец — не так ли? У граждан мокры манжеты.
Но ты же будешь, усталый, искать меня на вокзале,
Ведь то, что меня не стало, тебе еще не сказали,
А люди вокруг, как лужи, ни слова из них не выжать,
И значит, мне всё же нужно, хоть как-то но всё же выжить,
Хоть как-то куда-то скрыться на жуткий остаток сонный,
Хоть в землю совсем зарыться, хоть стать почти невесомой,
А после уже попроще, улыбкой расправить щеки,
И солнце хвостом отросшим щекочет нос через щелку.
Мне снится, что я синица, летящая деревнями,
И кислые проводницы кидают в меня камнями,
Кидают в меня осколки витрины в универсаме,
По городу бродят волки, почти притворившись псами,
А мама ушла к подруге, живущей неподалеку,
Вернулась вода на круги — ты чувствуешь подоплеку?
От снега намокли крылья, почти что став плавниками,
Да, универсам закрыли зачем-то, мы не вникали,
И всё закрутилось в смерче, здесь не перескажешь вкратце,
И здесь уже не до смерти — здесь с жизнью бы разобраться.
Что ж, ноль-один в нашу пользу, так выпьем же за победу,
Я сяду на нужный поезд и в город родной поеду,
И буду — на самом деле, что люди бы ни сказали
Всего через две недели встречать тебя на вокзале,
Навстречу тебе тянуться, в родное плечо уткнуться,
Вот только бы мне проснуться… вот только бы мне проснуться.
Не скажу за многих, за себя отвечу, за базар, пожалуй, тоже, он ведь пуст,
Я устал, короче, я почти не вечен, подавлю на жалость — малость отвлекусь.
Мимо ходят овцы, степь полна полыни, а отчет, как видишь, скомкан, как стихи,
В ужин мало порций, дождь никак не хлынет, днем во двор не выйдешь, вечера тихи.
Всё же я стараюсь, порчу лист словами, здесь играют козы кизяком в хоккей,
Далеко до рая, я сейчас не с вами, но плевать на прозу, всё у всех о’кей.
Я в своих поездках забываю даты, забываю числа, вторник вроде был,
Я здесь вроде есть как, мне пора лечиться, может быть, я гений, может, я дебил.
Там у вас трамваи, голубые дали, голубые ели, голубо простор,
Мы и там бывали, мы и то едали, вы меня достали, я совсем простой,
Мне бы сумрак спален, мне бы чашку чаю, быт мой недискретен, зной, свекла, морква,
Вы меня достали, я по вам скучаю, мне б в лихой карете и скорее к вам.
А вчера, ты знаешь, я пошел за смыслом жизни к местной тетке, что растит быков,
Но хозяйка злая, помидоры скисли, нагадала сдохнуть через сто веков.
Ах, опять сумбурен, то пишу про голод, то пишу про тетку, мне б скорее в лес,
Вечерами бури, днем ходил бы голым, день ужасно теплый, будто в печку влез.
Что еще — не знаю, завтра я дежурю, встать часу в девятом и создать еду,
Завтра пыль дневная, всё у нас в ажуре, а у вас дела-то как вообще идут?
В голове несутся вскачь обрывки мыслей, то ль узнать погоду, то ли спать залечь…
Лошади пасутся, поят нас кумысом и гора по ходу всё спадает с плеч.
Говорю невнятно, под ногами глина, где-то в мире внешнем небо цвета «блю»,
Всё почти понятно, клин разбился клином, и еще, конечно, я тебя люблю.
Ну, приём, как слышно? Всем вокруг поклоны, слишком откровенно ветер по лицу,
Дождь у вас по крышам, пожелтели клены, и письмо, наверно, подошло к концу.
Не грустите слишком, ешьте ананасы, за моё здоровье пейте что-нибудь
Ничего не слышно, а у нас, ты знаешь… впрочем, малой кровью. Марку не забудь
Видимо, ничего уже не изменишь.
Просто уже реальность совсем другая.
Это как будто садишься в трамвай и едешь,
и вдруг понимаешь, что в городе нет трамваев.
Были они в каком-то другом столетье,
там, где стояли все мы с другого края...
думаешь: ну дались мне трамваи эти! ..
думаешь: ну дались мне эти трамваи...
Призраки ниоткуда и светотени,
солнечный зайчик, вырванные страницы,
это довольно странное приключение -
там находиться, где незачем находиться,
(в синее и зелёное, выше, выше,
запахи трав и листьев, ветвей кружение,
и петушок на палочке рыжий-рыжий,
и карусели утром по воскресениям...)
впрочем, ушёл вагон, жёлто-красный, праздничный, где остановка, надо ли знать нам это, ...надо... мне очень надо... мне не до лампочки, не всё равно мне, правда, куда он следует, не всё равно мне, но я уже не вижу, не поменяется время, не повторится... и петушок на палочке рыжий-рыжий,
солнечный зайчик
вырванная страница
Это моё любимое стихотворение, которое я никак не мог вспомнить. Вспоминались только первые строчки. Когда пытался вспомнить остальное, вместо оригинала получалась какая-то отсебятина.
В каком-то пустом вагоне, в какой-то невнятный город.
Сложи свое оригами беспомощными руками.Странное чувство. Как будто ответили на незаданный вопрос. Спасибо, Аля Кудряшева.
Память иногда мешает. Воспоминания иногда мешают чувствовать себя хорошо. Но всё равно они ценность. Я не верю в идею, что всё, что мешает или неприятно, надо собрать в мешок и вывалить на свалку. Злая идеология, торгашеская.
Сходить с ума неохота. Доверять толком некому, поделиться чем-то своим толком не с кем. Каждый сам за себя. Очень много слов ни о чём. Чем хуже дела, тем больше слов ни о чём. Тоскливо и одиноко.
Мой друг, давай сойдём с ума в один прекрасный день,
Мы будем счастливы, когда падёт на разум тень,
Мы тихо сядем у огня, а третьим будет бред,
Мы будем вместе пить коньяк, а сукинсыны — нет.
Мой друг, давай посадим сад из белоснежных роз,
И чтобы в каждом из кустов жил чёрный-чёрный дрозд,
И снова в гранях хрусталя дробиться будет свет.
Мы будем пить за красоту, а сукинсыны — нет!
Время идет по кругу, катится по наклонной,
Не обретает контур формулировка счастья.
Стынет комод вокзала массой многоколонной.
Я никогда красиво и не умел прощаться.
Поезд закроет двери, тронет платформу боком
И потечет в ночную сутолоку из стрелок.
Хочется на прощанье что-нибудь о глубоком,
Но разговорный русский на удивленье мелок.
Я постою снаружи, я подышу на руки -
Выдую из-под пальцев мыльный пузырь сарказма,
Вдену в него неловко тонкую нить разлуки,
Спичкой прижег бы узел, да на ветру погасла.
Нынче такие дуют - как поезда ЭР-200,
Не успеваешь свистнуть, как пролетает мимо.
Я никуда не еду. Я остаюсь на месте
Нашего преступленья через границы мира.